"...Those pleasant days long gone
Of not-returning time:
Would talk about the haunted glen,
The wicked, quaint fruit-merchant men,
Their fruits like honey to the throat
But poison in the blood.."
Goblin Market
BY CHRISTINA ROSSETTI

Сколько боли может вынести одно существо?
Где находится тот порог, та черта, перехлестывая которую - боль перестает быть мотивирующей и становится просто болью? Глухой, давящей. Выматывающей. Тупой.
Сливается с общим фоном чувств и становится его частью. Врастает и укореняется, давая ядовитые, жалящие побеги.
Отравляющие разум чувством собственной исключительности и вседозволенности.
Time Lord Victorious.

- И никто не сможет помешать тебе?
- Нет.
Существо внутри него роняет фразы тяжело и мерно. Они срываются с губ и словно застывают в воздухе, наполняя мир вокруг звуками, в его самый безмолвный час.
6 утра, рождественское утро.
Время, когда по поверьям людей, грань между мирами стирается и призраки могут ходить среди живых.
Стоп, или это было про Хэллуин? Впрочем, неважно. Все равно идея хороша.
Каждое день Доктора немного похож на Хэллуин.
И его призракам нет нужды ждать особого дня в году, - они могут прийти в любое время.
Поэтому Доктор всегда бежит и бежит очень быстро.
Чтобы быть хоть на шаг впереди.

***

Десятый пошатывается и закрывает глаза, прислоняясь к деревянному боку своего самого лучшего в мире космического корабля.
- Твой корабль сделан из дерева, Доктор.- звучит эхо из прошлого, стучась изнутри. А может над ухом.
А потом, словно стремясь увеличить разрыв, сквозь трещины сознания, как призраки через пустоту, - голову заполняют отрывочные видения-кадры, будто раскручивается назад лента одного очень старого и долгого фильма.
Клокочущий внутри гнев и мощь заполняют до краев и выплескиваются наружу горечью раскаяния.

«- Не делай этого, Доктор, пожалуйста!
- Мне жаль, Донна.»

И там, где бурлила жизнь воцаряется абсолютная тишина.

«- Но это неправильно, ведь Доктор – это ты!
- Он – это я»

Беспомощная боль рождает слова, которые звучат фальшиво даже для тебя самого.

«- Щелчок пальцев и эйфория, невозможная мальчишеская глупая эйфория. Двери открылись».

«Ты не падаешь, Астрид, ты летишь».

«Факел, поднесенный к основанию ласково лижет, пробует на вкус и с хрустом разгрызает деревянные кости, взмывая к небу шумным, огненным зверем. Этот зверь – близнец того, что скребется сейчас в тебе, только он не в пример более жалок - скулит, дергается и воет, кидаясь на клетку ребер. "

Горечь.
Вязко-смолистая горечь, цвета самой черной ваксы с венозно-железистым запахом заполняет нутро и плещется в глотке, подтачивая изнутри.
Медленно и постепенно, но неумолимо.
Вода – идеальный проводник.

Выстрел заставляет призраков отступить.

Время, издеваясь, словно застыло на одной точке, стуча в висках нервной секундной стрелкой, что никак не может перескочить на следующую цифру, бьется внутри мерным сдвоенным ритмом собственных сердец и струится соком цикуты по венам.
Звук от него бродит внутри эхом, отражаясь от стен сознания , гуляет северным штормовым ветром в пустом доме, сдирая последние внутренние сдерживающие плотины, как мясо с кости, обнажая открытую рану, гноившуюся столько тысячелетий изнутри и не находящую выхода.
Галлифрей сгорает. Чад и дым забивают горло и легкие изнутри, душит и тянет вниз.

А потом где-то совсем рядом приземляется ТАРДИС.

Десятый не строит напрасных иллюзий и не ждет чуда. Самоубийство Аделаиды Брук, секунду назад бывшее самой главной вещью во вселенной перестает его занимать.

Время вокруг вибрирует и натягивается, как страховочный канат, грозящий вот-вот лопнуть от перенапряжения. Вибрирует, рвется, бесится, как пойманное животное, силясь докричаться до того единственного, кто сейчас мог все исправить. Мог, но не хотел. Никогда больше.

Десятый улыбается собственным мыслям и закрывает глаза, наслаждаясь тем, как беспокойно шевелится под кожей артронная энергия. Как воет Вселенная, задыхаясь в агонии постепенного, пошагового коллапса, - Уроборос с хрустом перекусывает собственный хребет и звук этот кажется Доктору прекрасней любой музыки сфер.

Десятый Доктор наблюдает за приближением незнакомца почти с улыбкой. Он привычным жестом прячет руки в карманы, чуть щурится, рассматривая приближающегося таймлорда с восторгом ребенка, поймавшего в сачок вожделенную бабочку. А потом красивый махаон становится тропической «мертвой головой» и обнажает жало.
- Ух-ты. – задумчиво протягивает Десятый, с вящим интересом разглядывая незнакомца и подавляя желание просканировать его звуковой отверткой. - Отличный костюм. Хотя я не очень уверен насчет цилиндра.

Отредактировано Tenth Doctor (2014-01-30 14:14:14)

Десятый удивленно выгибает бровь, оглядывая незнакомца более внимательно, с легким, усталым интересом бывалого путешественника, для которого сказка про чудеса вселенной и «новое начало» прекратила работать очень давно. Несколько минут назад, - со смертью Аделаиды Брук.

- Не желаешь прогуляться, сегодня сочельник, как раз то, что нужно. Тишина и покой на улице, только…
Десятый по-птичьи склоняет голову на бок и беспечно пинает ногой снег, мимолетно размышляя о том, что ТАРДИС, скорее всего опять будет недовольна тем, что он натаскал с улицы грязи.

- Тишина? – задумчиво переспрашивает Доктор, картинно нахмурившись, затем качает головой, тихо, безумно хихикнув.
Ему вдруг становится невыносимо тоскливо и ужасно, до скребущей изнутри пустоты - горько. Горечь расползается внутри ядом. Инстинкты в его голове уже давно слились в единый агонизирующий сигнал бедствия, но среди них отчетливо выделялся один.
Пересечение собственной временной линий. Парадокс.

– Ты прав. Тут слишком тихо. Добавим звука. - ухмыляется Десятый. Сейчас улыбка ему ужасно не идет, смотрясь на лице уродливо и неуместно, как трещина. Смех не касался глаз, на дне которых был даже не Вортекс, а просто – тьма. Клубящаяся, живая, когтистая и абсолютно равнодушная, как само время.

Разлом, делящий пополам все его существо пустил корни слишком глубоко и разошелся по телу метастазами раковых клеток безумия. Безумие юродивого шута, вечно ходящего по краю мира, но никогда не заглядывающего за него.
Если слишком долго профанировать реальность, - она начнет профанировать тобой.

Доктор подмигивает незнакомцу,  жестом фокусника доставая звуковую отвертку из внутреннего кармана пиджака затем, вытягивает руку, зажигая развешенную на уличных проводах, чуть искрящую рождественскую гирлянду. Одновременно с этим где-то у них над головами включаются динамики и тишину разбивает веселый рождественский гимн.
"He said, "Borrow or steal, I'll find a way to be with my lover upon Christmas Day, and I'll run and I'll roam, - I'll cover the ground, - this Christmas I'll see you I'll be around."*

- Я конечно слышал, что «Рождество – семейный праздник», но не думал что когда-нибудь это реализуется вот так. – задумчиво изрекает Доктор, с легким недовольством оглядывая будущего себя, а потом негромко хмыкает – Мне не нравится.

- Тебе никогда не нравится. Пойдём.

Десятый удивленно-иронично приподнимает бровь, и фыркает,  пряча отвертку во внутреннем кармане пиджака.  Все это начинало напоминать какой-то сюрреалистический сон, хотя, если быть честным – таковой была вся жизнь Доктора.
Десятый зябко ежится, прячет руки в карманы и бросив взгляд на свою ТАРДИС, словно решившись, шагает следом за собой-из-будущего.

В жизни инопланетянина, бороздящего космос в синей полицейской будке не может быть обычных дней.
В конце-концов, кого еще он ожидал увидеть? Глупо было надеяться на иное.  Глупо надеяться на волшебное вмешательство, когда для подавляющей части этой Вселенной, волшебником являешься ты сам, Доктор.

У вселенной поразительно горькое чувство юмора.

Темнота арки накрывает его.
Тень ложится на плечи как плащ-невидимка, заботливо укрывая от глаз мира, а развевающиеся полы пальто делают Доктора еще больше похожим на полуночного призрака.

Лондон сер даже этим чудным рождественским утром.

Искусственная Темза, отражает свет неоновых рекламных проспектов, свет дробится на фрагменты и бьет в глаза цветными пятнами, превращая мир в картину сумасшедшего абстракциониста.

-I have sailed the world, beheld its wonders, from the Dardanelles, to the mountains of Peru.. – Доктор наклоняется и поднимает цилиндр с земли, смахнув с него грязь рукавом пальто, вертит в пальцах, рассматривая.

- ..But there's no place like London. – возвещает он с какой-то злой иронией, переводя взгляд вверх, и глубоко вдыхает морозный воздух.

«Счастливого Рождества!» - гласит один из ярких слоганов, переливаясь кислотно-яркими цветами из палитры «мечта эпилептика».
Доктор хмыкает и подойдя ближе к парапету, облокачивается о него, повернувшись лицом к самому себе.

- Я ни за что не поверю, что вернулся назад во времени из ностальгии. Значит, есть весомый довод – размеренно-монотонно начал Десятый, рассматривая самого-себя уже более пристально и цепко.
- А судя по тому, что мы начали одеваться как Безумный Шляпник из «Алисы», дело и вовсе дрянь. – насмешливо хмыкает Доктор, протягивая цилиндр.